Со..нце скл..ня­лось к за­па­ду и к..сыми луч..ми (не)вы­но­си­мо жгло шею и щ..ки. (Не)воз­мож­но было до­тро­нут..ся до ра(з/с)к..лё(н,нн)ых от жары кр..ёв бричк.. . Гу­стая пыль подн..ма­лась по до­ро­ге нап..лняя воз­дух. (Не)было (н..)ма­лей­ше­го в..терка сп..соб­но­го отн..сти её (по)даль­ше. (В)пе­ре­ди⁽²⁾ медле(н,нн)о покач..вался запылё(н,нн)ый кузов ка­ре­ты.

Я (не)знал, куда деват..ся. Н.. ч..рное от пыли лицо Во­ло­ди др..мав­ше­го возле меня н.. дв..жения спины Фи­лип­па н.. дли(н,нн)ая тень нашей бричк.. под косым углом б..жав­шая за нами (не)до­став­ля­ли мне развл..чения. Всё мое вн..мание было обр..щено на тёмно(серые) обл..ка пре­жде ра(з/с)сып..(н,нн)ые по неб..скло­ну. Они пр..няв⁽³⁾ зл..вещий вид соб..ра­лись в одну мрач..ную тучу. И(з/с)редк.. (в)дали погр..мы­хи­ва­ло. Это обст..ятель­ство ус..лив..ло моё (не)тер­пе­ние ско­рее пр..ехать на пост..ялый двор. Пр..ближа..щаяся гр..за вы­зы­ва­ла у меня (не)вы­ра­зи­мо тяж..лое чу..ство тоски.⁽⁴⁾

Со..нце скл..ня­лось к за­па­ду и к..сыми луч..ми (не)вы­но­си­мо жгло шею и щ..ки. (Не)воз­мож­но было до­тро­нут..ся до ра(з/с)к..лё(н,нн)ых от жары кр..ёв бричк.. . Гу­стая пыль подн..ма­лась по до­ро­ге нап..лняя воз­дух. (Не)было (н..)ма­лей­ше­го в..терка сп..соб­но­го отн..сти её (по)даль­ше. (В)пе­ре­ди⁽²⁾ медле(н,нн)о покач..вался запылё(н,нн)ый кузов ка­ре­ты.

Я (не)знал, куда деват..ся. Н.. ч..рное от пыли лицо Во­ло­ди др..мав­ше­го возле меня н.. дв..жения спины Фи­лип­па н.. дли(н,нн)ая тень нашей бричк.. под косым углом б..жав­шая за нами (не)до­став­ля­ли мне развл..чения. Всё мое вн..мание было обр..щено на тёмно(серые) обл..ка пре­жде ра(з/с)сып..(н,нн)ые по неб..скло­ну. Они пр..няв⁽³⁾ зл..вещий вид соб..ра­лись в одну мрач..ную тучу. И(з/с)редк.. (в)дали погр..мы­хи­ва­ло. Это обст..ятель­ство ус..лив..ло моё (не)тер­пе­ние ско­рее пр..ехать на пост..ялый двор. Пр..ближа..щаяся гр..за вы­зы­ва­ла у меня (не)вы­ра­зи­мо тяж..лое чу..ство тоски.⁽⁴⁾

(1)Я вырос в семье, где всё имело своё кон­крет­ное пред­на­зна­че­ние: по­су­да  — это то, из чего едят и пьют, ме­бель  — на чём сидят или спят, одеж­да  — для тепла, а дом  — чтобы в нём жить, и ни для чего более.

(2)Прин­цип, по ко­то­ро­му мы жили, пред­по­ла­гал на­ли­чие не­об­хо­ди­мо­го и от­сут­ствие того, без чего спо­кой­но можно обой­тись. (3)Прав­да, одно «из­ли­ше­ство» у нас всё же было: книги. (4)Отца часто пе­ре­во­ди­ли с места на место, и мы при­вык­ли со­би­рать­ся. (5)Все пе­ре­ез­ды, как пра­ви­ло, со­вер­ша­лись вне­зап­но, гро­мом среди яс­но­го неба. (6)Отец при­хо­дил со служ­бы как обыч­но, и не с по­ро­га, не вдруг, а сняв са­по­ги, ремни и ору­жие, умыв­шись и сев за стол, при­по­ми­нал, точно ми­мо­хо­дом:

— Да! (7)Меня пе­ре­во­дят. (8)Вы­ез­жа­ем по­сле­зав­тра.

(9)И на­чи­на­лись сборы, лишённые ли­хо­ра­доч­ной су­ма­то­хи, по­то­му что каж­дый знал, что де­лать. (10)Мне по­ла­га­лось укла­ды­вать книги, пе­ре­вя­зы­вая их бечёвкой. (11)Воз­ник­ла эта осо­бая от­вет­ствен­ность, когда я был ро­стом с ящик, но и тогда никто не про­ве­рял моей ра­бо­ты. (12)Ро­ди­те­ли ста­ро­мод­но счи­та­ли, что не­до­ве­рие уни­жа­ет че­ло­ве­че­скую лич­ность. (13)Это-то я те­перь понял, что они так счи­та­ли. (14)А тогда я осто­рож­но сни­мал книги с полок, волок их к ящи­кам, ста­ра­тель­но укла­ды­вал ряд за рядом. (15)И дело даже не в том, что мне до­ве­ря­ли упа­ко­вы­вать един­ствен­ную цен­ность не толь­ко нашей семьи, но и во­об­ще всего че­ло­ве­че­ства. (16)Дело в том, что я фи­зи­че­ски, до пота и ло­мо­ты в не­окреп­ших му­ску­лах ощу­щал эту ве­ли­кую цен­ность. (17)Я по дет­ско­му опыту узнал ве­со­мость че­ло­ве­че­ско­го труда, за­ве­щан­но­го людям на века. (18)И, ста­но­вясь перед кни­га­ми на ко­ле­ни  — иначе ведь не упа­ку­ешь,  — я ещё бес­со­зна­тель­но, ещё не по­ни­мая, но уже чув­ствуя, ста­но­вил­ся на ко­ле­ни перед свет­лы­ми ге­ни­я­ми всех времён и на­ро­дов.

(19)Ка­жет­ся, я так и остал­ся сто­ять на ко­ле­нях перед ве­ли­кой Ли­те­ра­ту­рой.

(По Б. Л. Ва­си­лье­ву)

(1)Я вырос в семье, где всё имело своё кон­крет­ное пред­на­зна­че­ние: по­су­да  — это то, из чего едят и пьют, ме­бель  — на чём сидят или спят, одеж­да  — для тепла, а дом  — чтобы в нём жить, и ни для чего более.

(2)Прин­цип, по ко­то­ро­му мы жили, пред­по­ла­гал на­ли­чие не­об­хо­ди­мо­го и от­сут­ствие того, без чего спо­кой­но можно обой­тись. (3)Прав­да, одно «из­ли­ше­ство» у нас всё же было: книги. (4)Отца часто пе­ре­во­ди­ли с места на место, и мы при­вык­ли со­би­рать­ся. (5)Все пе­ре­ез­ды, как пра­ви­ло, со­вер­ша­лись вне­зап­но, гро­мом среди яс­но­го неба. (6)Отец при­хо­дил со служ­бы как обыч­но, и не с по­ро­га, не вдруг, а сняв са­по­ги, ремни и ору­жие, умыв­шись и сев за стол, при­по­ми­нал, точно ми­мо­хо­дом:

— Да! (7)Меня пе­ре­во­дят. (8)Вы­ез­жа­ем по­сле­зав­тра.

(9)И на­чи­на­лись сборы, лишённые ли­хо­ра­доч­ной су­ма­то­хи, по­то­му что каж­дый знал, что де­лать. (10)Мне по­ла­га­лось укла­ды­вать книги, пе­ре­вя­зы­вая их бечёвкой. (11)Воз­ник­ла эта осо­бая от­вет­ствен­ность, когда я был ро­стом с ящик, но и тогда никто не про­ве­рял моей ра­бо­ты. (12)Ро­ди­те­ли ста­ро­мод­но счи­та­ли, что не­до­ве­рие уни­жа­ет че­ло­ве­че­скую лич­ность. (13)Это-то я те­перь понял, что они так счи­та­ли. (14)А тогда я осто­рож­но сни­мал книги с полок, волок их к ящи­кам, ста­ра­тель­но укла­ды­вал ряд за рядом. (15)И дело даже не в том, что мне до­ве­ря­ли упа­ко­вы­вать един­ствен­ную цен­ность не толь­ко нашей семьи, но и во­об­ще всего че­ло­ве­че­ства. (16)Дело в том, что я фи­зи­че­ски, до пота и ло­мо­ты в не­окреп­ших му­ску­лах ощу­щал эту ве­ли­кую цен­ность. (17)Я по дет­ско­му опыту узнал ве­со­мость че­ло­ве­че­ско­го труда, за­ве­щан­но­го людям на века. (18)И, ста­но­вясь перед кни­га­ми на ко­ле­ни  — иначе ведь не упа­ку­ешь,  — я ещё бес­со­зна­тель­но, ещё не по­ни­мая, но уже чув­ствуя, ста­но­вил­ся на ко­ле­ни перед свет­лы­ми ге­ни­я­ми всех времён и на­ро­дов.

(19)Ка­жет­ся, я так и остал­ся сто­ять на ко­ле­нях перед ве­ли­кой Ли­те­ра­ту­рой.

(По Б. Л. Ва­си­лье­ву)

(1)Я вырос в семье, где всё имело своё кон­крет­ное пред­на­зна­че­ние: по­су­да  — это то, из чего едят и пьют, ме­бель  — на чём сидят или спят, одеж­да  — для тепла, а дом  — чтобы в нём жить, и ни для чего более.

(2)Прин­цип, по ко­то­ро­му мы жили, пред­по­ла­гал на­ли­чие не­об­хо­ди­мо­го и от­сут­ствие того, без чего спо­кой­но можно обой­тись. (3)Прав­да, одно «из­ли­ше­ство» у нас всё же было: книги. (4)Отца часто пе­ре­во­ди­ли с места на место, и мы при­вык­ли со­би­рать­ся. (5)Все пе­ре­ез­ды, как пра­ви­ло, со­вер­ша­лись вне­зап­но, гро­мом среди яс­но­го неба. (6)Отец при­хо­дил со служ­бы как обыч­но, и не с по­ро­га, не вдруг, а сняв са­по­ги, ремни и ору­жие, умыв­шись и сев за стол, при­по­ми­нал, точно ми­мо­хо­дом:

— Да! (7)Меня пе­ре­во­дят. (8)Вы­ез­жа­ем по­сле­зав­тра.

(9)И на­чи­на­лись сборы, лишённые ли­хо­ра­доч­ной су­ма­то­хи, по­то­му что каж­дый знал, что де­лать. (10)Мне по­ла­га­лось укла­ды­вать книги, пе­ре­вя­зы­вая их бечёвкой. (11)Воз­ник­ла эта осо­бая от­вет­ствен­ность, когда я был ро­стом с ящик, но и тогда никто не про­ве­рял моей ра­бо­ты. (12)Ро­ди­те­ли ста­ро­мод­но счи­та­ли, что не­до­ве­рие уни­жа­ет че­ло­ве­че­скую лич­ность. (13)Это-то я те­перь понял, что они так счи­та­ли. (14)А тогда я осто­рож­но сни­мал книги с полок, волок их к ящи­кам, ста­ра­тель­но укла­ды­вал ряд за рядом. (15)И дело даже не в том, что мне до­ве­ря­ли упа­ко­вы­вать един­ствен­ную цен­ность не толь­ко нашей семьи, но и во­об­ще всего че­ло­ве­че­ства. (16)Дело в том, что я фи­зи­че­ски, до пота и ло­мо­ты в не­окреп­ших му­ску­лах ощу­щал эту ве­ли­кую цен­ность. (17)Я по дет­ско­му опыту узнал ве­со­мость че­ло­ве­че­ско­го труда, за­ве­щан­но­го людям на века. (18)И, ста­но­вясь перед кни­га­ми на ко­ле­ни  — иначе ведь не упа­ку­ешь,  — я ещё бес­со­зна­тель­но, ещё не по­ни­мая, но уже чув­ствуя, ста­но­вил­ся на ко­ле­ни перед свет­лы­ми ге­ни­я­ми всех времён и на­ро­дов.

(19)Ка­жет­ся, я так и остал­ся сто­ять на ко­ле­нях перед ве­ли­кой Ли­те­ра­ту­рой.

(По Б. Л. Ва­си­лье­ву)

(1)Я вырос в семье, где всё имело своё кон­крет­ное пред­на­зна­че­ние: по­су­да  — это то, из чего едят и пьют, ме­бель  — на чём сидят или спят, одеж­да  — для тепла, а дом  — чтобы в нём жить, и ни для чего более.

(2)Прин­цип, по ко­то­ро­му мы жили, пред­по­ла­гал на­ли­чие не­об­хо­ди­мо­го и от­сут­ствие того, без чего спо­кой­но можно обой­тись. (3)Прав­да, одно «из­ли­ше­ство» у нас всё же было: книги. (4)Отца часто пе­ре­во­ди­ли с места на место, и мы при­вык­ли со­би­рать­ся. (5)Все пе­ре­ез­ды, как пра­ви­ло, со­вер­ша­лись вне­зап­но, гро­мом среди яс­но­го неба. (6)Отец при­хо­дил со служ­бы как обыч­но, и не с по­ро­га, не вдруг, а сняв са­по­ги, ремни и ору­жие, умыв­шись и сев за стол, при­по­ми­нал, точно ми­мо­хо­дом:

— Да! (7)Меня пе­ре­во­дят. (8)Вы­ез­жа­ем по­сле­зав­тра.

(9)И на­чи­на­лись сборы, лишённые ли­хо­ра­доч­ной су­ма­то­хи, по­то­му что каж­дый знал, что де­лать. (10)Мне по­ла­га­лось укла­ды­вать книги, пе­ре­вя­зы­вая их бечёвкой. (11)Воз­ник­ла эта осо­бая от­вет­ствен­ность, когда я был ро­стом с ящик, но и тогда никто не про­ве­рял моей ра­бо­ты. (12)Ро­ди­те­ли ста­ро­мод­но счи­та­ли, что не­до­ве­рие уни­жа­ет че­ло­ве­че­скую лич­ность. (13)Это-то я те­перь понял, что они так счи­та­ли. (14)А тогда я осто­рож­но сни­мал книги с полок, волок их к ящи­кам, ста­ра­тель­но укла­ды­вал ряд за рядом. (15)И дело даже не в том, что мне до­ве­ря­ли упа­ко­вы­вать един­ствен­ную цен­ность не толь­ко нашей семьи, но и во­об­ще всего че­ло­ве­че­ства. (16)Дело в том, что я фи­зи­че­ски, до пота и ло­мо­ты в не­окреп­ших му­ску­лах ощу­щал эту ве­ли­кую цен­ность. (17)Я по дет­ско­му опыту узнал ве­со­мость че­ло­ве­че­ско­го труда, за­ве­щан­но­го людям на века. (18)И, ста­но­вясь перед кни­га­ми на ко­ле­ни  — иначе ведь не упа­ку­ешь,  — я ещё бес­со­зна­тель­но, ещё не по­ни­мая, но уже чув­ствуя, ста­но­вил­ся на ко­ле­ни перед свет­лы­ми ге­ни­я­ми всех времён и на­ро­дов.

(19)Ка­жет­ся, я так и остал­ся сто­ять на ко­ле­нях перед ве­ли­кой Ли­те­ра­ту­рой.

(По Б. Л. Ва­си­лье­ву)

(1)Я вырос в семье, где всё имело своё кон­крет­ное пред­на­зна­че­ние: по­су­да  — это то, из чего едят и пьют, ме­бель  — на чём сидят или спят, одеж­да  — для тепла, а дом  — чтобы в нём жить, и ни для чего более.

(2)Прин­цип, по ко­то­ро­му мы жили, пред­по­ла­гал на­ли­чие не­об­хо­ди­мо­го и от­сут­ствие того, без чего спо­кой­но можно обой­тись. (3)Прав­да, одно «из­ли­ше­ство» у нас всё же было: книги. (4)Отца часто пе­ре­во­ди­ли с места на место, и мы при­вык­ли со­би­рать­ся. (5)Все пе­ре­ез­ды, как пра­ви­ло, со­вер­ша­лись вне­зап­но, гро­мом среди яс­но­го неба. (6)Отец при­хо­дил со служ­бы как обыч­но, и не с по­ро­га, не вдруг, а сняв са­по­ги, ремни и ору­жие, умыв­шись и сев за стол, при­по­ми­нал, точно ми­мо­хо­дом:

— Да! (7)Меня пе­ре­во­дят. (8)Вы­ез­жа­ем по­сле­зав­тра.

(9)И на­чи­на­лись сборы, лишённые ли­хо­ра­доч­ной су­ма­то­хи, по­то­му что каж­дый знал, что де­лать. (10)Мне по­ла­га­лось укла­ды­вать книги, пе­ре­вя­зы­вая их бечёвкой. (11)Воз­ник­ла эта осо­бая от­вет­ствен­ность, когда я был ро­стом с ящик, но и тогда никто не про­ве­рял моей ра­бо­ты. (12)Ро­ди­те­ли ста­ро­мод­но счи­та­ли, что не­до­ве­рие уни­жа­ет че­ло­ве­че­скую лич­ность. (13)Это-то я те­перь понял, что они так счи­та­ли. (14)А тогда я осто­рож­но сни­мал книги с полок, волок их к ящи­кам, ста­ра­тель­но укла­ды­вал ряд за рядом. (15)И дело даже не в том, что мне до­ве­ря­ли упа­ко­вы­вать един­ствен­ную цен­ность не толь­ко нашей семьи, но и во­об­ще всего че­ло­ве­че­ства. (16)Дело в том, что я фи­зи­че­ски, до пота и ло­мо­ты в не­окреп­ших му­ску­лах ощу­щал эту ве­ли­кую цен­ность. (17)Я по дет­ско­му опыту узнал ве­со­мость че­ло­ве­че­ско­го труда, за­ве­щан­но­го людям на века. (18)И, ста­но­вясь перед кни­га­ми на ко­ле­ни  — иначе ведь не упа­ку­ешь,  — я ещё бес­со­зна­тель­но, ещё не по­ни­мая, но уже чув­ствуя, ста­но­вил­ся на ко­ле­ни перед свет­лы­ми ге­ни­я­ми всех времён и на­ро­дов.

(19)Ка­жет­ся, я так и остал­ся сто­ять на ко­ле­нях перед ве­ли­кой Ли­те­ра­ту­рой.

(По Б. Л. Ва­си­лье­ву)

(1)Я вырос в семье, где всё имело своё кон­крет­ное пред­на­зна­че­ние: по­су­да  — это то, из чего едят и пьют, ме­бель  — на чём сидят или спят, одеж­да  — для тепла, а дом  — чтобы в нём жить, и ни для чего более.

(2)Прин­цип, по ко­то­ро­му мы жили, пред­по­ла­гал на­ли­чие не­об­хо­ди­мо­го и от­сут­ствие того, без чего спо­кой­но можно обой­тись. (3)Прав­да, одно «из­ли­ше­ство» у нас всё же было: книги. (4)Отца часто пе­ре­во­ди­ли с места на место, и мы при­вык­ли со­би­рать­ся. (5)Все пе­ре­ез­ды, как пра­ви­ло, со­вер­ша­лись вне­зап­но, гро­мом среди яс­но­го неба. (6)Отец при­хо­дил со служ­бы как обыч­но, и не с по­ро­га, не вдруг, а сняв са­по­ги, ремни и ору­жие, умыв­шись и сев за стол, при­по­ми­нал, точно ми­мо­хо­дом:

— Да! (7)Меня пе­ре­во­дят. (8)Вы­ез­жа­ем по­сле­зав­тра.

(9)И на­чи­на­лись сборы, лишённые ли­хо­ра­доч­ной су­ма­то­хи, по­то­му что каж­дый знал, что де­лать. (10)Мне по­ла­га­лось укла­ды­вать книги, пе­ре­вя­зы­вая их бечёвкой. (11)Воз­ник­ла эта осо­бая от­вет­ствен­ность, когда я был ро­стом с ящик, но и тогда никто не про­ве­рял моей ра­бо­ты. (12)Ро­ди­те­ли ста­ро­мод­но счи­та­ли, что не­до­ве­рие уни­жа­ет че­ло­ве­че­скую лич­ность. (13)Это-то я те­перь понял, что они так счи­та­ли. (14)А тогда я осто­рож­но сни­мал книги с полок, волок их к ящи­кам, ста­ра­тель­но укла­ды­вал ряд за рядом. (15)И дело даже не в том, что мне до­ве­ря­ли упа­ко­вы­вать един­ствен­ную цен­ность не толь­ко нашей семьи, но и во­об­ще всего че­ло­ве­че­ства. (16)Дело в том, что я фи­зи­че­ски, до пота и ло­мо­ты в не­окреп­ших му­ску­лах ощу­щал эту ве­ли­кую цен­ность. (17)Я по дет­ско­му опыту узнал ве­со­мость че­ло­ве­че­ско­го труда, за­ве­щан­но­го людям на века. (18)И, ста­но­вясь перед кни­га­ми на ко­ле­ни  — иначе ведь не упа­ку­ешь,  — я ещё бес­со­зна­тель­но, ещё не по­ни­мая, но уже чув­ствуя, ста­но­вил­ся на ко­ле­ни перед свет­лы­ми ге­ни­я­ми всех времён и на­ро­дов.

(19)Ка­жет­ся, я так и остал­ся сто­ять на ко­ле­нях перед ве­ли­кой Ли­те­ра­ту­рой.

(По Б. Л. Ва­си­лье­ву)

(1)Я вырос в семье, где всё имело своё кон­крет­ное пред­на­зна­че­ние: по­су­да  — это то, из чего едят и пьют, ме­бель  — на чём сидят или спят, одеж­да  — для тепла, а дом  — чтобы в нём жить, и ни для чего более.

(2)Прин­цип, по ко­то­ро­му мы жили, пред­по­ла­гал на­ли­чие не­об­хо­ди­мо­го и от­сут­ствие того, без чего спо­кой­но можно обой­тись. (3)Прав­да, одно «из­ли­ше­ство» у нас всё же было: книги. (4)Отца часто пе­ре­во­ди­ли с места на место, и мы при­вык­ли со­би­рать­ся. (5)Все пе­ре­ез­ды, как пра­ви­ло, со­вер­ша­лись вне­зап­но, гро­мом среди яс­но­го неба. (6)Отец при­хо­дил со служ­бы как обыч­но, и не с по­ро­га, не вдруг, а сняв са­по­ги, ремни и ору­жие, умыв­шись и сев за стол, при­по­ми­нал, точно ми­мо­хо­дом:

— Да! (7)Меня пе­ре­во­дят. (8)Вы­ез­жа­ем по­сле­зав­тра.

(9)И на­чи­на­лись сборы, лишённые ли­хо­ра­доч­ной су­ма­то­хи, по­то­му что каж­дый знал, что де­лать. (10)Мне по­ла­га­лось укла­ды­вать книги, пе­ре­вя­зы­вая их бечёвкой. (11)Воз­ник­ла эта осо­бая от­вет­ствен­ность, когда я был ро­стом с ящик, но и тогда никто не про­ве­рял моей ра­бо­ты. (12)Ро­ди­те­ли ста­ро­мод­но счи­та­ли, что не­до­ве­рие уни­жа­ет че­ло­ве­че­скую лич­ность. (13)Это-то я те­перь понял, что они так счи­та­ли. (14)А тогда я осто­рож­но сни­мал книги с полок, волок их к ящи­кам, ста­ра­тель­но укла­ды­вал ряд за рядом. (15)И дело даже не в том, что мне до­ве­ря­ли упа­ко­вы­вать един­ствен­ную цен­ность не толь­ко нашей семьи, но и во­об­ще всего че­ло­ве­че­ства. (16)Дело в том, что я фи­зи­че­ски, до пота и ло­мо­ты в не­окреп­ших му­ску­лах ощу­щал эту ве­ли­кую цен­ность. (17)Я по дет­ско­му опыту узнал ве­со­мость че­ло­ве­че­ско­го труда, за­ве­щан­но­го людям на века. (18)И, ста­но­вясь перед кни­га­ми на ко­ле­ни  — иначе ведь не упа­ку­ешь,  — я ещё бес­со­зна­тель­но, ещё не по­ни­мая, но уже чув­ствуя, ста­но­вил­ся на ко­ле­ни перед свет­лы­ми ге­ни­я­ми всех времён и на­ро­дов.

(19)Ка­жет­ся, я так и остал­ся сто­ять на ко­ле­нях перед ве­ли­кой Ли­те­ра­ту­рой.

(По Б. Л. Ва­си­лье­ву)

(1)Я вырос в семье, где всё имело своё кон­крет­ное пред­на­зна­че­ние: по­су­да  — это то, из чего едят и пьют, ме­бель  — на чём сидят или спят, одеж­да  — для тепла, а дом  — чтобы в нём жить, и ни для чего более.

(2)Прин­цип, по ко­то­ро­му мы жили, пред­по­ла­гал на­ли­чие не­об­хо­ди­мо­го и от­сут­ствие того, без чего спо­кой­но можно обой­тись. (3)Прав­да, одно «из­ли­ше­ство» у нас всё же было: книги. (4)Отца часто пе­ре­во­ди­ли с места на место, и мы при­вык­ли со­би­рать­ся. (5)Все пе­ре­ез­ды, как пра­ви­ло, со­вер­ша­лись вне­зап­но, гро­мом среди яс­но­го неба. (6)Отец при­хо­дил со служ­бы как обыч­но, и не с по­ро­га, не вдруг, а сняв са­по­ги, ремни и ору­жие, умыв­шись и сев за стол, при­по­ми­нал, точно ми­мо­хо­дом:

— Да! (7)Меня пе­ре­во­дят. (8)Вы­ез­жа­ем по­сле­зав­тра.

(9)И на­чи­на­лись сборы, лишённые ли­хо­ра­доч­ной су­ма­то­хи, по­то­му что каж­дый знал, что де­лать. (10)Мне по­ла­га­лось укла­ды­вать книги, пе­ре­вя­зы­вая их бечёвкой. (11)Воз­ник­ла эта осо­бая от­вет­ствен­ность, когда я был ро­стом с ящик, но и тогда никто не про­ве­рял моей ра­бо­ты. (12)Ро­ди­те­ли ста­ро­мод­но счи­та­ли, что не­до­ве­рие уни­жа­ет че­ло­ве­че­скую лич­ность. (13)Это-то я те­перь понял, что они так счи­та­ли. (14)А тогда я осто­рож­но сни­мал книги с полок, волок их к ящи­кам, ста­ра­тель­но укла­ды­вал ряд за рядом. (15)И дело даже не в том, что мне до­ве­ря­ли упа­ко­вы­вать един­ствен­ную цен­ность не толь­ко нашей семьи, но и во­об­ще всего че­ло­ве­че­ства. (16)Дело в том, что я фи­зи­че­ски, до пота и ло­мо­ты в не­окреп­ших му­ску­лах ощу­щал эту ве­ли­кую цен­ность. (17)Я по дет­ско­му опыту узнал ве­со­мость че­ло­ве­че­ско­го труда, за­ве­щан­но­го людям на века. (18)И, ста­но­вясь перед кни­га­ми на ко­ле­ни  — иначе ведь не упа­ку­ешь,  — я ещё бес­со­зна­тель­но, ещё не по­ни­мая, но уже чув­ствуя, ста­но­вил­ся на ко­ле­ни перед свет­лы­ми ге­ни­я­ми всех времён и на­ро­дов.

(19)Ка­жет­ся, я так и остал­ся сто­ять на ко­ле­нях перед ве­ли­кой Ли­те­ра­ту­рой.

(По Б. Л. Ва­си­лье­ву)

(1)Я вырос в семье, где всё имело своё кон­крет­ное пред­на­зна­че­ние: по­су­да  — это то, из чего едят и пьют, ме­бель  — на чём сидят или спят, одеж­да  — для тепла, а дом  — чтобы в нём жить, и ни для чего более.

(2)Прин­цип, по ко­то­ро­му мы жили, пред­по­ла­гал на­ли­чие не­об­хо­ди­мо­го и от­сут­ствие того, без чего спо­кой­но можно обой­тись. (3)Прав­да, одно «из­ли­ше­ство» у нас всё же было: книги. (4)Отца часто пе­ре­во­ди­ли с места на место, и мы при­вык­ли со­би­рать­ся. (5)Все пе­ре­ез­ды, как пра­ви­ло, со­вер­ша­лись вне­зап­но, гро­мом среди яс­но­го неба. (6)Отец при­хо­дил со служ­бы как обыч­но, и не с по­ро­га, не вдруг, а сняв са­по­ги, ремни и ору­жие, умыв­шись и сев за стол, при­по­ми­нал, точно ми­мо­хо­дом:

— Да! (7)Меня пе­ре­во­дят. (8)Вы­ез­жа­ем по­сле­зав­тра.

(9)И на­чи­на­лись сборы, лишённые ли­хо­ра­доч­ной су­ма­то­хи, по­то­му что каж­дый знал, что де­лать. (10)Мне по­ла­га­лось укла­ды­вать книги, пе­ре­вя­зы­вая их бечёвкой. (11)Воз­ник­ла эта осо­бая от­вет­ствен­ность, когда я был ро­стом с ящик, но и тогда никто не про­ве­рял моей ра­бо­ты. (12)Ро­ди­те­ли ста­ро­мод­но счи­та­ли, что не­до­ве­рие уни­жа­ет че­ло­ве­че­скую лич­ность. (13)Это-то я те­перь понял, что они так счи­та­ли. (14)А тогда я осто­рож­но сни­мал книги с полок, волок их к ящи­кам, ста­ра­тель­но укла­ды­вал ряд за рядом. (15)И дело даже не в том, что мне до­ве­ря­ли упа­ко­вы­вать един­ствен­ную цен­ность не толь­ко нашей семьи, но и во­об­ще всего че­ло­ве­че­ства. (16)Дело в том, что я фи­зи­че­ски, до пота и ло­мо­ты в не­окреп­ших му­ску­лах ощу­щал эту ве­ли­кую цен­ность. (17)Я по дет­ско­му опыту узнал ве­со­мость че­ло­ве­че­ско­го труда, за­ве­щан­но­го людям на века. (18)И, ста­но­вясь перед кни­га­ми на ко­ле­ни  — иначе ведь не упа­ку­ешь,  — я ещё бес­со­зна­тель­но, ещё не по­ни­мая, но уже чув­ствуя, ста­но­вил­ся на ко­ле­ни перед свет­лы­ми ге­ни­я­ми всех времён и на­ро­дов.

(19)Ка­жет­ся, я так и остал­ся сто­ять на ко­ле­нях перед ве­ли­кой Ли­те­ра­ту­рой.

(По Б. Л. Ва­си­лье­ву)

(1)Я вырос в семье, где всё имело своё кон­крет­ное пред­на­зна­че­ние: по­су­да  — это то, из чего едят и пьют, ме­бель  — на чём сидят или спят, одеж­да  — для тепла, а дом  — чтобы в нём жить, и ни для чего более.

(2)Прин­цип, по ко­то­ро­му мы жили, пред­по­ла­гал на­ли­чие не­об­хо­ди­мо­го и от­сут­ствие того, без чего спо­кой­но можно обой­тись. (3)Прав­да, одно «из­ли­ше­ство» у нас всё же было: книги. (4)Отца часто пе­ре­во­ди­ли с места на место, и мы при­вык­ли со­би­рать­ся. (5)Все пе­ре­ез­ды, как пра­ви­ло, со­вер­ша­лись вне­зап­но, гро­мом среди яс­но­го неба. (6)Отец при­хо­дил со служ­бы как обыч­но, и не с по­ро­га, не вдруг, а сняв са­по­ги, ремни и ору­жие, умыв­шись и сев за стол, при­по­ми­нал, точно ми­мо­хо­дом:

— Да! (7)Меня пе­ре­во­дят. (8)Вы­ез­жа­ем по­сле­зав­тра.

(9)И на­чи­на­лись сборы, лишённые ли­хо­ра­доч­ной су­ма­то­хи, по­то­му что каж­дый знал, что де­лать. (10)Мне по­ла­га­лось укла­ды­вать книги, пе­ре­вя­зы­вая их бечёвкой. (11)Воз­ник­ла эта осо­бая от­вет­ствен­ность, когда я был ро­стом с ящик, но и тогда никто не про­ве­рял моей ра­бо­ты. (12)Ро­ди­те­ли ста­ро­мод­но счи­та­ли, что не­до­ве­рие уни­жа­ет че­ло­ве­че­скую лич­ность. (13)Это-то я те­перь понял, что они так счи­та­ли. (14)А тогда я осто­рож­но сни­мал книги с полок, волок их к ящи­кам, ста­ра­тель­но укла­ды­вал ряд за рядом. (15)И дело даже не в том, что мне до­ве­ря­ли упа­ко­вы­вать един­ствен­ную цен­ность не толь­ко нашей семьи, но и во­об­ще всего че­ло­ве­че­ства. (16)Дело в том, что я фи­зи­че­ски, до пота и ло­мо­ты в не­окреп­ших му­ску­лах ощу­щал эту ве­ли­кую цен­ность. (17)Я по дет­ско­му опыту узнал ве­со­мость че­ло­ве­че­ско­го труда, за­ве­щан­но­го людям на века. (18)И, ста­но­вясь перед кни­га­ми на ко­ле­ни  — иначе ведь не упа­ку­ешь,  — я ещё бес­со­зна­тель­но, ещё не по­ни­мая, но уже чув­ствуя, ста­но­вил­ся на ко­ле­ни перед свет­лы­ми ге­ни­я­ми всех времён и на­ро­дов.

(19)Ка­жет­ся, я так и остал­ся сто­ять на ко­ле­нях перед ве­ли­кой Ли­те­ра­ту­рой.

(По Б. Л. Ва­си­лье­ву)

(1)Я вырос в семье, где всё имело своё кон­крет­ное пред­на­зна­че­ние: по­су­да  — это то, из чего едят и пьют, ме­бель  — на чём сидят или спят, одеж­да  — для тепла, а дом  — чтобы в нём жить, и ни для чего более.

(2)Прин­цип, по ко­то­ро­му мы жили, пред­по­ла­гал на­ли­чие не­об­хо­ди­мо­го и от­сут­ствие того, без чего спо­кой­но можно обой­тись. (3)Прав­да, одно «из­ли­ше­ство» у нас всё же было: книги. (4)Отца часто пе­ре­во­ди­ли с места на место, и мы при­вык­ли со­би­рать­ся. (5)Все пе­ре­ез­ды, как пра­ви­ло, со­вер­ша­лись вне­зап­но, гро­мом среди яс­но­го неба. (6)Отец при­хо­дил со служ­бы как обыч­но, и не с по­ро­га, не вдруг, а сняв са­по­ги, ремни и ору­жие, умыв­шись и сев за стол, при­по­ми­нал, точно ми­мо­хо­дом:

— Да! (7)Меня пе­ре­во­дят. (8)Вы­ез­жа­ем по­сле­зав­тра.

(9)И на­чи­на­лись сборы, лишённые ли­хо­ра­доч­ной су­ма­то­хи, по­то­му что каж­дый знал, что де­лать. (10)Мне по­ла­га­лось укла­ды­вать книги, пе­ре­вя­зы­вая их бечёвкой. (11)Воз­ник­ла эта осо­бая от­вет­ствен­ность, когда я был ро­стом с ящик, но и тогда никто не про­ве­рял моей ра­бо­ты. (12)Ро­ди­те­ли ста­ро­мод­но счи­та­ли, что не­до­ве­рие уни­жа­ет че­ло­ве­че­скую лич­ность. (13)Это-то я те­перь понял, что они так счи­та­ли. (14)А тогда я осто­рож­но сни­мал книги с полок, волок их к ящи­кам, ста­ра­тель­но укла­ды­вал ряд за рядом. (15)И дело даже не в том, что мне до­ве­ря­ли упа­ко­вы­вать един­ствен­ную цен­ность не толь­ко нашей семьи, но и во­об­ще всего че­ло­ве­че­ства. (16)Дело в том, что я фи­зи­че­ски, до пота и ло­мо­ты в не­окреп­ших му­ску­лах ощу­щал эту ве­ли­кую цен­ность. (17)Я по дет­ско­му опыту узнал ве­со­мость че­ло­ве­че­ско­го труда, за­ве­щан­но­го людям на века. (18)И, ста­но­вясь перед кни­га­ми на ко­ле­ни  — иначе ведь не упа­ку­ешь,  — я ещё бес­со­зна­тель­но, ещё не по­ни­мая, но уже чув­ствуя, ста­но­вил­ся на ко­ле­ни перед свет­лы­ми ге­ни­я­ми всех времён и на­ро­дов.

(19)Ка­жет­ся, я так и остал­ся сто­ять на ко­ле­нях перед ве­ли­кой Ли­те­ра­ту­рой.

(По Б. Л. Ва­си­лье­ву)